Всего минуту назад я раздумывала, какой макияж больше бы подошел Челси, а теперь смотрю на нее и ощущаю в себе странную смесь печали и зависти. С ней и впрямь все это было? Тогда мне правда очень ее жаль, но в то же время жаль и себя. Мне бы хотелось, чтобы и в моей жизни случилось подобное счастье. Да, она его лишилась, но оно у нее было!

– Прием! Где мой клей? – раздается со сцены, и публика взрывается аплодисментами, потом Сидни встает и кидает Челси клеящий карандаш. Я тоже хлопаю, но при этом не свожу глаз с Челси, гадая, заплачет ли она после прочтения такого пронзительного стихотворения. Но она держится. Расправляет плечи и гордо спускается со сцены.

– Что ж! – произносит новый голос. Теперь на сцене стоит Эбигейл, едва заметно подпрыгивая от волнения и встряхивая руками. – Я все еще ужасно волнуюсь, – признается она, и эти слова меня удивляют. Эбигейл не похожа на нервную особу. Затем я вспоминаю ее слова о том, что она только недавно примкнула к Поэтам. Она приглаживает свои короткие темные волосы и опускает взгляд на листок, который держит в руках. – Это стихотворение написано на прошлой неделе, на уроке физики.

Она подносит поближе к глазам обрывок тетрадного листа в клетку, садится на стул и делает пару глубоких вдохов, настраиваясь на чтение.

– Стихотворение называется «Притворяйся», – объявляет она и вновь встряхивает руками. Когда Эбигейл начинает читать, я замечаю, как сильно дрожит листок у нее в пальцах.

Я первая вскакиваю и начинаю хлопать. Просто не могу сдержаться. Я и сама не ожидала от себя такого.

Сидни протягивает мне клеящий карандаш.

– Хочешь вручить клей нашему замечательному автору? – спрашивает она. Беру карандаш и осторожно кидаю его Эбигейл, сияя от радости.

Оглядываюсь, ища глазами следующего поэта. Судя по всему, жесткого порядка выступлений здесь нет, остается только ждать, когда очередной доброволец храбро выйдет на сцену. Эбигейл приклеивает свое стихотворение к дальней стенке и возвращается на сцену, где к ней присоединяются Кэмерон и Джессика.

Джессика подходит к самому краю. На ней майка с узкими бретельками, и, когда она поворачивается, я замечаю у нее за правым плечом крошечную татуировку. Тогда, у двери, она поприветствовала меня так тихо, что я приняла ее за очень застенчивого человека, но теперь вижу, что она полна энергии, а когда она открывает рот, слышится громкий, сильный голос.

– Итак. Знаю, вы уже заждались нашего выступления, – начинает она, опустив ладони на бедра. – Мы готовы показать вам, над чем так долго работали. Но нам понадобится ваша помощь.

И она начинает хлопать ладонями по бедрам, задавая ритм: левой, левой, левой, правой, левой-левой-левой-правой, левой-левой-левой-правой – вскоре к ней присоединяется вся комната. Левой-левой-левой-правой, левой-левой-левой-правой.

Джессика смотрит на меня и под несмолкающие хлопки поясняет:

– Мы уже месяц работаем над этим номером, но он еще далек от совершенства. Сейчас мы покажем его впервые. Не суди строго.

Даже не знаю, почему ее так заботит мое мнение, но я польщена. Может, они так же боятся выступать передо мной, как я перед ними.

– Мы будем читать стихотворение Эдгара Аллана По «Ворон», – объявляет она, отступает назад и встает в одну линию с остальными. Под наши дружные, ритмичные хлопки Кэмерон выступает вперед и громогласно начинает читать:

Он продолжает декламировать «Ворона». Ключевые строчки все трое произносят хором. Заканчивает Кэмерон звучным «Гость, – и больше ничего!», и Джессика тут же подхватывает следующую строку:

Читает она звонко, ритмично и громко, а когда произносит свои последние строки, по спине у меня пробегают мурашки:

Затем подключается Эбигейл:

Она покачивает головой под ритм нашего аккомпанемента и скорее поет, чем проговаривает свои слова, а мы продолжаем хлопать и топать в унисон, иногда одобрительно что-то выкрикивая.

Наконец все трое произносят хором:

А потом замолкают. Мы еще пару раз топаем по инерции, еще не понимая, что номер закончился, а потом вскакиваем и шумно аплодируем. Троица берется за руки и раскланивается, а потом Эбигейл делает несколько реверансов.

– Это далеко не все стихотворение, – уточняет Джессика, когда в комнате вновь становится тихо. – Если точнее, осталось еще пятнадцать строф, но мы работаем над ними.

Эбигейл стаскивает со стула лист бумаги, а Эй-Джей кидает ей клеящий карандаш. Она намазывает бумагу с первыми тремя строфами «Ворона» клеем и приклеивает на стену.

– У нас осталось время для еще одного выступления, – сообщает Эй-Джей со своего места, и, хотя он не называет моего имени, я знаю, что он ждет именно моего выхода.

Нет, я не готова.

Кто-то трогает меня за плечо, я оборачиваюсь и вижу Кэролайн, пригнувшуюся к спинке моего дивана.

– Вперед, – говорит она и кивает на сцену.

Отрицательно качаю головой и беззвучно говорю: «Не могу!», но она поднимает брови и шепчет:

– Сэм. Не думай. Просто иди.

Не успев осознать, что произошло, слышу собственный голос: